Все они после меня сразу находят женщину «по нутру»:
Чтобы в плечах сидела нормально и была,в общем-то, полностью true.
Такую находят,которая не матерится,как я,когда новыми туфлями ноги натру.
Ей вообще не нужны туфли-дома можно и в тапочках,только бесшумных.чтоб не мешала играть в Контру.

Все они после меня берут себе в жёны смиренных,простых.
У которых если и есть огнестрел в душе, - и тот из одних холостых.
Тех,которые никогда за собой не сжигали мосты.
Женщин,которые ходят неслышно по жизни ,за пазухой носят кресты.

Все они после меня каждый день уплетают румяные пироги с вишней,
А женщина их почти не снимает фартук и никогда вопросов не задаёт лишних.
Она не остановится вместе с зеваками поглазеть,как кришнаиты в ярких одеждах танцами восхваляют своего Кришну.
И она вполне счастлива со своим незаконченным высшим.

Все они после меня идут к той,что будет рожать им ребёнка НУЖНОГО ПОЛА.
Той,что будет всегда ждать с горячим ужином после ночного «футбола».
И у которой черепная коробка на четверть нагружена полистиролом.
Все они идут к той,которая в ярости не запустит в лицо прибором столовым.

Все они после меня спешат к женщине,которая улыбается слабо и опускает глаза,
Она не строит карьеру,не пишет стихи,её не вдохновляют осенние листья и первая в этом году гроза.
Если что-то случится,у неё в сумочке всегда есть Афобазол,Глицин или Прозак.
И,что бы ты там ей не говорил,она будет конечно же ЗА.

Все они после меня называют своих новых женщин «любимыми»,толстея на их пирогах,
Потуже затягивают галстук,пока их маленькие копии меряют лужи в резиновых сапогах.
И,наигравшись в семью,хотят переиграть заново жизнь,но понимают,что не в правах.
И возвращаются ко мне сложной в мыслях всё чаще.Хотят написать.«А вдруг не ответит?»-их главный страх.

Все они возвращаются.сперва-мыслями,затем-своими откормленными телами.«Здравствуй.наверное,это неправильно.лучше-привет…
Ты сейчас стала такой взрослой женщиной…умница и красавица!сколько ж прошло дней,месяцев,лет?
Может быть,посидим часок в нашей тёплой кофейне? Я за тобой заеду в обед».
-Да я бы рада,милый! Но боюсь,темы для разговора вряд ли теперь найдутся…их у нас больше нет.


(Ксения Изумрудная)

А поворотных точек было – не перечесть, и звезда не единожды падала, не сбываясь, но меж тем я подозреваю, что в мире есть те,кого мы однажды обнимем, не сомневаясь.

Человек – это собственная вселенная, злейший враг нас самих и всего лишь одна из бусин цепочки; переменная неизменная до тех
пор, пока себе же в обратном признаться трусим.

Пришел ли твой день для признания или нет, или, может, нашлась пара-тройка уверток броских, молчи о людях, приносящих с собою свет, если выпало рядом пройти и остаться у них в набросках. 

Надежда Завьялова

И пускай мы построили стену и вырыли ров; и в попытках забыться ночами любили других; и пускай между нами остались угли от костров; и как будто тату под глазами легли круги - мы однажды сойдемся, из разных придя миров, и сломаются стены... и, Господи, помоги.

И пускай между нами преградою шрамы и швы, в кровь искусаны губы, натянуты нервы и жилы; и пускай нам не выжечь из памяти этой весны; и я знаю, что все его фразы до боли фальшивы - мы однажды столкнемся и будем обречены, ибо, если он рядом, значит мы снова живы.

И пускай все твердят, что дороги приводят в Рим, мною выбранный путь непременно ведет к нему - пусть горит все огнем, и пускай мы дотла сгорим в тот безудержный миг, когда я его обниму.

Инна Романова-Атлас

Заходишь в глаза. Глаза, как хрустальный зал. Такими глазами смотрят на образа. В прожилках ресниц холодная бирюза. Ныряешь в зрачок, и свет остаётся за тяжёлой портьерой... А ты – у неё внутри. Пустых коридоров путаный лабиринт, под каменным сводом лучина едва горит, ты слышишь своих шагов напряжённый ритм, спускаешься ниже – в опасную глубь её, и воздух почти осязаем, гудит и бьёт, и вдох проникает медленно, как копьё... Но то, что ты ищешь – дальше. Идём, идём. Седые ступени от сырости чуть блестят, ты в недрах её беспомощен, как дитя. Летучие мыши из темноты свистят. Ты знаешь, ведь память не рада таким гостям. Ты слишком рискуешь, ты далеко идёшь... Безмолвные стены чувствуют эту дрожь. В старинный замОк со скрежетом входит нож, и ты открываешь двери, стоишь и ждёшь. Потом привыкаешь к бархатной темноте. Здесь нет ни сокровищ, ни груды истлевших тел, но там, на полу, прикована к пустоте, Любовь улыбается. Этого ты хотел? Любовь, от которой скрылась она сама, её наваждение, демон, любовь-дурман, её в лабиринте спрятанная тюрьма...
Любовь, от которой ты бы сошёл с ума.

Ты молча идёшь по лестнице – не свернуть. Мучительно лёгок, страшен и долог путь. В глазах её море – выдохнуть и тонуть.

Забудь обо всём, что видел.

Забудь.

Забудь.

(с)

мы не виделись…сколько же мы не виделись? кажется, восемь лет
у меня на кухне остыл обед, у меня под окнами строят бар, окружают лентой... и, клянусь, вот они возведут его, я выйду на тротуар, стану самым частым, самым скупым клиентом

там любой бармен будет знать про мою дыру, что надежно скрыта каркасом ребер, будет лить до краев, рассчитывая на чай... а дыра будет ныть и саднить и екать, а мне в каждом стакане нёбо будет царапать май

наш последний май, обьятый горячим солнцем, твой билет, от турбин твоего самолета пыль, невозможность не возвращаться к этому снова и снова

знаешь, сколько бы я не пил, чтоб залить мою боль в этом баре не хватит спиртного

***
мы не виделись 212 лет, мы ходили по этой земле, но никто нас не свел, мы носили флаги двух враждовавших стран
а теперь мы сидим, в руках теребим песок, ты мне шепчешь «я за эти 212 лет понял, что если встречу - никогда тебя не предам»

***
мы не виделись дольше, чем время имеет вес, наши души заброшены дальше неба, глубже любого ада
но неважно, хожу ли я по земле, касаюсь ли я небес
я по-прежнему помню как ты бываешь сердита и как ты бываешь рада

***
на земле мы не видимся пятый день, я тону в тишине, сотрясая земную твердь
дай мне сил дотерпеть до тебя
дай мне сил дотерпеть


(Надя Гуськова)

Я играл с океаном...

Люди уходят тихо, почти неслышно. Просто кому-то ты перестал быть ближним, просто кому-то стал ты излишне важным, чтобы к тебе привыкнуть, и потерять однажды. Люди уходят. То от скандальной пыли, то от того, что когда-то они любили... То от того, что так важно им до сих пор. Люди уходят, как будто другим в укор, словно сказать пытаются, как не надо.

Только у каждого - свой показатель правды, индекс терпения, степень "пошло все к черту...", свой человечек в памяти перечеркнут... Так что не видят. Не знают чужих ошибок. 
А за закрытой дверью тихо стучат часы. В каждом из вновь ушедших - встроенные весы. Боль перевесила снова запас улыбок. 

Люди уходят. Медленно по ступеням, снова с седьмого* на первый. Опять на дно. Думать о прошлом, скучать и цедить вино, мысленно каяться, падая на колени... Это так глупо, что надо бы перестать, вдруг задержаться, пусть даже у самой двери, вспомнить, что было - и снова себе поверить. Взвесить все трезво - и только потом решать.

Люди уходят. Тихо. Почти неслышно. Просто кому-то ты перестал быть ближним, просто кому-то стал ты излишне важным, чтобы к тебе привыкнуть, и потерять однажды... В каждом печать незаконченной им войны. Люди уходят, чтоб возвращаться в сны.

Анна Кулик

 
прямо тронуло

Моё любимое,
Любимой Марины Цветаевой

Я бы хотела жить с Вами В маленьком городе, 
Где вечные сумерки И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице — Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды — Флейта,
И сам флейтист в окне. И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня не любили…

__________
 Посреди комнаты — огромная изразцовая печка,
На каждом изразце — картинка: Роза — сердце — корабль.
— А в единственном окне — Снег, снег, снег.
 Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный. Изредка резкий треск Спички.
 Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким
 столбиком — пепел.
Вам даже лень его стряхивать — И вся папироса летит в огонь.

В трамвае...

 Очки. Высокие фетровые гетры,
 сморщенные, грязные. (Девушки едут
на танцы, - танцевать друг с
 дружкой.) Очки, не разглядеть глаз.
 Неустанно работают челюсти (как я
 от них устал!), без конца жующие
 жвачку. Очки. Потешные пьянчужки,
вызывающие кривые усмешки,  которые
 обнажают золотые, стальные и
платиновые зубы. Очки. Люди, желто-,
медно- и чернокожие, в белых, черных
и серых жакетах, шляпы с полями
 восьмеркой... Тени... Очки.
 Осторожней! Вы наступаете мне на
глаза! Взгляд застеклен очками,
 - без признаков жизни. Очки, очки,
 очки...

Счастливых счастье не обманет

Счастье незаметно, порой неуловимо, может, непривычно… 

А мы в обиде камушки бросаем. А нужно просто оглянуться, на несколько мгновений забыть о настоящем, дать мыслям в прошлое уйти и голос услышать любимой, простить улыбкой за ошибку и снова в счастье оказаться… 

Счастливых счастье не обманет, в глазах влюблённых отражаясь, ещё кого-то осчастливит…

Стихотворение, которое нужно прочитать дважды

Я — часть потерянного поколения
И я отказываюсь верить, что
Я могу изменить этот мир.
Я понимаю, возможно, это шокирует вас, но
«Счастье уже внутри тебя»
— Это ложь, на самом деле.
Деньги сделают меня счастливым
И в тридцать лет я расскажу своему ребенку, что
Он — не самая важная вещь в моей жизни.
Мой босс будет знать, что
Мои принципы:
Работа
Важнее, чем
Семья
Послушайте:
С давних пор
Люди живут семьями
Но сейчас
Общество никогда не будет таким, как прежде

Эксперты говорят мне
Через тридцать лет я буду праздновать десятилетие моего развода.
Я не верю, что
Я буду жить в стране, которую сам создам.
В будущем
Уничтожение природы станет нормой.
Никто не верит, что
Мы сохраним нашу прекрасную планету.
И конечно
Мое поколение уже потеряно.
Глупо полагать, что
Есть надежда.

А теперь прочитайте стихотворение снизу вверх.Этот «белый стих» читается в обе стороны как символ двух противоположных сюжетов развития человечества. Какой из них выбрать — решать вам.

Автор: Джонатан Рид "Потерянное поколение"/"Есть надежда"